Когда в 1960-х годах вырабатывал концепцию относительности мира и антимира, то поверил математическому формализму общей теории относительности – и пришел к физическому выводу о том, что направление времени меняется от точки к точке и на космологическом горизонте событий становится «перпендикулярным» по отношению к направлению времени наблюдателя. Аналогично при разработке устройства мгновенной квантово-механической связи Панком (Патент № 2231226) исходил из математического формализма волновой интерпретации квантовой механики – и только затем осмысливал классический опыт Пфлигора – Мандела и ставил эксперимент с разнесенными неограниченно далеко друг от друга «тождественными» монохроматическими лазерами, экранированными от возможной электромагнитной связи между ними.

Приоритет математической строгости-элегантности над физической осмысленностью-интуицией обосновывает и защищает наш знаменитый математик академик-секретарь Отделения математики Российской академии наук Людвиг Дмитриевич Фаддеев (родился 23 марта 1934 года в Ленинграде).

Академик Людвиг Фаддеев. На стене портреты его учителей-коллег академиков Михаила Лаврентьева и Николая Боголюбова.

На сайте «Великие математики и их открытия» читаю про него – «Национальная академия наук Франции приняла в свои ряды Людвига Фаддеева, академика-секретаря отделения математики РАН. Все академии мира принимают в свои ряды выдающихся иностранных ученых, но старейшая в мире французская академия – самая требовательная и придирчивая. Попасть в ее ряды – удел немногих избранных. Среди наших соотечественников этой высокой чести удостоены академик Владимир Арнольд, ныне работающий во Франции, и Гурий Марчук – в бытность свою президентом АН СССР.

Еще в молодые годы Фаддеев сделал работы в области математической физики, которые создали ему имя в науке. Он вторым после Николая Боголюбова среди наших ученых получил золотую медаль Планка. Во всех учебниках по матфизике можно найти главу “Уравнения Фаддеева”. В то время большим авторитетом Фаддеев пользовался за рубежом. Дома приходилось сложнее – он не принадлежал ни к школе Ландау, ни к школе Боголюбова. Тем не менее уже в 42 года, еще в 1976 году, он стал академиком.

Следующим выдающимся достижением Фаддеева стали точно решаемые задачи с нелинейными уравнениями математической физики. Это так называемые солитонные решения. Их история по-своему забавна: впервые уединенную волну, названную солитоном, наблюдал на реке математик XIX века Рассел, который в изумлении оседлал коня и пустился за волной вскачь.

Потом Фаддеев внес решающий вклад в задачи трехмерного рассеяния, в теорию квантовых групп. По мнению коллег, его отличает феноменальная интуиция. Он всегда на переднем фронте, всегда умеет предвидеть, какое направление науки находится на пороге взрыва. В начале научной деятельности кто-то говорил, что Фаддееву везет. Но когда ему повезло много раз, стало ясно, что Фаддеев – законодатель научной моды. И так уж получается, что каждая из его работ со временем приобретает для науки все большее значение.

Может быть, самая крупная его работа – уравнения Янга-Миллса, которые были написаны еще в первой половине XX века и носили чисто абстрактный характер. Фаддеев со своим учеником Виктором Поповым разглядел в этих уравнениях, как он говорит, удивительно красивые вещи, которые привели к открытию новых микрочастиц – кварков и лептонов. В науке утвердился термин “духи Фаддеева”. Смысл у термина такой: реально осязаемые частицы могут быть порождены мыслью ученого.

Он давно уже не одиночка. Его признала школа Ландау, а на недавней конференции памяти Боголюбова в президиуме РАН именно Фаддеев вел пленарное заседание. И уже так же знаменита школа Фаддеева. Но ученый грустно сказал нам, что первое поколение его учеников в полном составе уехало за границу. Он воспитал второе поколение – оно тоже за границей. Теперь третья волна. Сам Фаддеев, несмотря на многочисленные предложения, из России уезжать не хочет.

Обозреватель Александр Механик из еженедельного журнала «Эксперт» в августе 2007 года взял у него интервью http://www.expert.ru/printissues/expert/2007/29/interview_faddeev/ «Уравнение злого духа: Академик Людвиг Фаддеев считает, что сегодня математическая строгость важнее физической интуиции и именно благодаря математике будет построена «единая теория всего»:

«Давнишний спор ученых о том, что важнее – математическая строгость или физический смысл, корректно решенное уравнение или интуитивное понимание природного явления, – продолжался весь XX век, но в какое-то время стало казаться, что побеждают в нем физики: Эйнштейн как создатель специальной и общей теории относительности больше известен обывателю, чем Пуанкаре или Гильберт, Шредингер популярнее Вейля, а Ландау – Боголюбова. Но в последние десятилетия ситуация стала меняться: оказалось, что удачные математические приемы имеют не просто техническое значение, но глубокий физический смысл. Математическая интуиция при решении все более усложняющихся физических задач может оказаться важнее физической. И это вызывало заметное раздражение многих великих физиков. Во второй половине XX века появилось новое поколение ученых, которых уже нельзя назвать чистыми физиками или математиками.

Людвиг Фаддеев принадлежит к их числу. Окончив физический факультет Ленинградского университета, он получил всемирную известность как человек, решивший совместно со своим учеником Виктором Поповым сложнейшие математические проблемы теории Янга – Миллса, которые в дальнейшем легли в основу теории суперструн. Эффекты, которые были обнаружены, получили название «духи Фаддеева – Попова» и под этим названием вошли во все современные учебники теоретической физики. Фаддеев убежден, что как физика решила все теоретические проблемы химии, тем самым «закрыв» химию, так и математика позволит создать «единую теорию всего» и «закроет» физику. Взгляд достаточно радикальный, но авторитетный.

Работы Фаддеева получили всемирное признание. По индексу цитируемости он первый, причем с большим отрывом, в президиуме Академии наук России, членом которой он является с 1976 года. Фаддеев – автор более чем двухсот научных работ и пяти монографий, главные из которых относятся к вопросам квантовой механики и квантовой теории поля. Лауреат Государственных премий СССР и России, награжден орденами СССР и России, медалью Макса Планка, иностранный член академий США, Франции, Швеции. Кроме того, Людвиг Фаддеев – основатель и многолетний руководитель Международного математического института имени Эйлера в Санкт-Петербурге, академик-секретарь отделения математических наук РАН.
ИНТЕРВЬЮ
– Известный американский физик Юджин Вигнер одну из своих статей назвал «Непостижимая эффективность математики в естественных науках». Нет ли у вас ощущения, что математика теперь порождает «чудовищ», которые человечество не способно оценить? Как писал тот же Вигнер, уравнения квантовой теории можно уподобить прорицанию оракула. Однако человеческий разум не в силах понять, о чем вещает оракул.

– Я знаю эту статью и думаю, что ее заглавие выражает определенное раздражение физика тем, что ему приходится пользоваться математикой.

– Вы считаете, что именно раздражение?

– Дело в том, что довольно долго сообщество математиков и сообщество физиков в XX веке были разделены. Придумали квантовую механику в двадцатых годах. Математические вопросы этой теории математики знали, а физики с ними знакомы не были. Гейзенберг был совершенно гениальным человеком, но не знал теории матриц. Дирак, английский гений, создал свою математику, у него даже обозначения были свои. Но были люди, которые смогли понять квантовую механику с точки зрения известной математики. Одним из них был Герман Вейль. Он объяснил Шредингеру, как решать уравнение Шредингера. Хотя до последнего времени роль Вейля в физических учебниках истории науки была совершенно не отражена. Это была своеобразная демонстрация взаимной неприязни физиков и математиков.

Гильберт как-то сказал, что физика слишком трудна для физиков, и физики, конечно, были раздражены. Ландау все время говорил: подумаешь, что такое математики, их надо в отдел спорта перевести. Когда Николай Боголюбов, великий математик, разработал теорию сверхтекучести, ее математическое обоснование (сейчас это называют теорией бозе-газа), Ландау сначала не верил. Даже в учебнике было написано, что это неправильная работа. Потом работа оказалась правильной, но Боголюбов был обижен.

В моем поколении противоречия между физиками и математиками сгладились, а сейчас их вообще нет. По моему мнению, чем больше физика использует математику, тем более фундаментальной она становится. А в квантовой теории математика – единственный адекватный язык, без него квантовую механику не сформулируешь. Нам предлагают картину атома водорода – электрон вращается вокруг ядра, – но все это наивно. А на самом деле единственная последовательная теория электрона, одного электрона, – это уравнение Шредингера во внешнем поле. В общем, только математика.

Можно сказать, что математика – это шестое чувство. У электрона нет ни цвета, ни запаха. И его можно почувствовать только с помощью формул. Тогда в чем же состоит различие между математиком и физиком? Оно состоит в различной форме интуиции. У физиков главную роль играет физический смысл. У Ландау это было очень четко. Нильс Бор тоже так считал. А я говорю, что все-таки математическая элегантность, строгость, но строгость не в том смысле, как при формальном доказательстве теоремы, а именно логическая строгость – это будущее фундаментальной науки.

– А как состыковать физическую интуицию и математическую строгость? Ведь некоторые физики как раз и объясняют свое недоверие к математическим сложностям тем, что они за пределами физической интуиции.

– Нашу физическую интуицию надо расширять, включая в нее новые математические соображения, иначе на следующий этап физики не перейти. Вот сейчас меня признают и физики, и математики. Когда я был помоложе, я менял язык в зависимости от того, с кем я говорил. С физиками я говорил на том языке, на котором им хотелось. А теперь я решил, что я сам по себе, что я буду говорить на том языке, который считаю адекватным.

– То есть на математическом языке?

– Именно так. Поясню на примере физики микромира. В XIX веке элементарными составляющими материи были атомы и молекулы. В начале прошлого века ученые поняли, что атомы имеют ядро, которое, в свою очередь, состоит из нуклонов. Эта картина замечательно подтверждается в экспериментах. Но теперь мы считаем, что нуклоны состоят из кварков, которые нельзя увидеть как свободные частицы. Это уже чисто математическая модель. И про нее иначе как на математическом языке не расскажешь.

– На одном из студенческих форумов мы прочли: «Демон Максвелла – лох. Вот духи Фаддеева – Попова – реальные пацаны». Так что это за духи?

– Занятно сказано. Вы знаете, что основа взаимодействия электрически заряженных частиц – это электромагнитное поле. Для кварков аналог электромагнитного поля – это поля Янга и Миллса. Физики очень любят давать новым явлениям необычные названия. Так, среди кварков есть и «очарованный», и «странный». А характеристика кварков, их заряд называется цветом. Когда я вместе со своим сотрудником Виктором Поповым, занимаясь проблемой квантования поля Янга – Миллса, ввел новые переменные, которых не было в классической теории поля, их стали называть духами. Так и осталось. Наш математический трюк позволил корректно написать континуальный интеграл – основу теоретических расчетов в Стандартной модели элементарных частиц.

Когда мы с Виктором это придумали, абсолютно никому не было понятно, зачем это нужно. И в СССР я даже не пытался опубликовать статью, потому что считал, что она не будет принята в журнал. Даже позже, уже когда нам хотели присудить Государственную премию СССР, один из членов комиссии задал простой вопрос: а кто видел эти поля? И премии нам не дали.

Но появился такой европейский журнал Physics Letters, куда можно было посылать только две странички. Помню, как я подбирал каждую фразу на английском. На эту статью сейчас имеется тысячи ссылок, в общем, она стала очень знаменитой. Признано, что она является теоретической основой квантовой теории поля Янга и Миллса. Янг придумал уравнения, которые были написаны для классических полей. А любой классической теории, если она удовлетворяет некоторым требованиям, можно сопоставить квантовую теорию. И вот эту квантовую теорию придумали мы.

А с духами Фаддеева – Попова был забавный анекдот. Уже в восьмидесятых годах Янг пригласил меня в Китай. (Хотя Янг работал в то время в США, китайцы, в отличие от нас, советских, не считали, что человек, уехавший в Америку, – это предатель. Наоборот, это наш человек там, в Америке.) А слово «дух» в Китае имеет два смысла: добрый дух и злой дух. И в газетах написали, что Фаддеев заключил договор со злым духом и этим прославился – в каком-то смысле Фауст.

– Теория суперструн и суперсимметрий – это дальнейшее продолжение ваших теоретических разработок?

– Это естественное развитие идей многих ученых, но я активно в этом не участвую. Я здесь занимаю консервативную позицию. Я помню, как мой учитель академик Фок говорил: нельзя экстраполировать теорию на весь мир. Я считаю, что эти струны и суперсимметрия были придуманы априорно. За последние двадцать лет у разработчиков этой теории было несколько подъемов и спусков. Сейчас они переживают трудное время. Даже есть книги, интервью телевизионные, где их ругают за отсутствие экспериментальных предсказаний. Я и к этой критике отношусь скептически, потому что считаю, что это очень интересная возможность, хотя есть другие пути для развития.

В Америке, где большевизм крепче, чем у нас, в какой-то момент люди, которые занимались суперструнами, такую взяли силу, что молодым ученым ничем другим не давали заниматься. Сторонники этой теории обещают объединить космологию и квантовую теорию. Но в космологии чем сейчас занимаются? Темная материя и темная энергия. Мы как бы все в супе какой-то энергии, которая с нами не взаимодействует. Это все на каком-то наивном уровне и никаких суперструн, конечно, не используют. Они хотели бы, но…

У меня есть ученица — Ирина Арефьева, которая якобы объясняет темную материю при помощи струн. Не знаю, мне кажется, что это всё спекулятивно. Я считаю, что будущая единая теория объяснит вселенную другим способом. Но пока настоящей теории, связанной с теорией тяготения, тем, что мы называем квантовой теорией тяготения Эйнштейна, не построено.

Обобщение, на которое я рассчитываю, идет не по линии Эйнштейна, который скептически оценивал квантовую механику. Эйнштейн создал то, что мы называем классической теорией тяготения, общей теорией относительности. Хотя основные уравнения были написаны впервые не Эйнштейном, а Гильбертом, великим математиком.

Но, несмотря на все трудности создания общей теории, я верю, что удастся создать фундаментальную теорию, объясняющую все явления микро- и макромира. Знаете, Ленин когда-то написал, что электрон неисчерпаем, как и атом, имея в виду бесконечность познания. А я считаю, что будет конец. Это называется, как мне недавно объяснили, редукционизмом, и это очень ругают. Но пусть считают, что я редукционист. Мой приговор: когда-то основы физики будут окончательно поняты. Хорошая аналогия с химией, потому что химия в этом смысле – конченая наука. Хотя химики так не думают.

Последний пример – открытие фуллеренов. Никто же не ожидал такого красивого соединения. Но все равно в конечном счете все сводится к решению уравнения Шредингера для электронов в поле ядер. И все следует из него. Но у людей, которые занимаются теми же фуллеренами, свой комплекс. Мы говорим, что по мере развития науки основы упрощаются, хотя путь от фундаментальной теории к объяснению ее следствий математически даже сложнее, чем сама теория. А наши оппоненты говорят, что наука идет от простого к сложному. Для математика, конечно, первая точка зрения гораздо более привлекательна.

– Сейчас все физики ждут запуска ускорителя в ЦЕРНе.

– Конечно, у физиков, как говорится, от ожидания руки дрожат, потому что Стандартная модель основана на предположении о существовании такой гипотетической частицы, которая еще не наблюдалась, она называется бозоном Хиггса. Её должны найти с помощью этого ускорителя. А кроме того, физики мечтают найти еще много частиц, которые предсказывает суперсимметрия. У каждой из частиц, которые мы сейчас знаем, должен быть аналог по своей группе суперсимметрии. Эти две мечты физиков абсолютно априорные. Но они ждут, что их теории подтвердятся. Если же не подтвердятся, то это будет большое фиаско, поскольку было очень много сказано о том, что новый ускоритель делается именно для этого. Я считаю, что это было очень опасно. Но это, к сожалению, следствие пиара. Без пиара трудно теперь обходиться.

По-моему, когда их спрашивали: «А что вы получите на новом ускорителе?» – то честно было бы сказать: «Мы посмотрим, что происходит в том интервале энергии, который обеспечивает этот ускоритель. Спасибо, что дали деньги. Мы расскажем, что получится». А они говорят: «Мы совершим открытие». А это, как всегда, опасно. Десять лет назад на представительной конференции был распространен опросный лист – откроет ли суперсимметрию этот самый ускоритель. Половина написала «нет», половина – «да». Я написал «нет».

Но одно можно сказать: физика высоких энергий часто дает совершенно непредсказуемые технологические результаты. Скажем, электроника на свехпроводящих материалах, магниты сверхпроводящие и криогенная наука – все это потребовалось для ускорителя, а теперь используется в разных местах. Всемирную паутину Интернета разработали в ЦЕРНе – физики первыми захотели иметь такое моментальное средство передачи информации. А теперь мы даже не представляем себе, как мы жили без Интернета. Без физики полупроводников. Без математической теории информации. И тех технических вещей, которые от всего этого произошли за последние двадцать лет.

– Как вы оцениваете место России в современной фундаментальной науке?

– Если говорить о российской науке, не о месте ее в России, а, так сказать, о ее месте в мире, то она по-прежнему исключительно влиятельна. Но огромное количество наших лучших людей работает за границей. Я вам приведу пример. Раз в четыре года происходит общемировой математический конгресс. Обычно там двадцать приглашенных докладов и около ста докладов по секциям. Наша доля в советское время, хотя нас прижимали немножко, была такая: три доклада на пленарных заседаниях и двадцать-двадцать пять докладов секционных, то есть шестая-седьмая часть. В этом году такой конгресс был в Мадриде – ровно то же самое, даже было предусмотрено четыре российских пленарных доклада. Так и было бы, если бы не отказался Перельман. И двадцать два секционных. Но, к сожалению, собственно из России было только два. Остальные российские докладчики работают за границей.

Сейчас мы видим оживление. Все-таки немного лучше финансирование, чем в 1995 году, когда все удрали. Ну, «удрали» – это я так говорю. Когда появилась свобода, стали уезжать. Я за свободу. Но сейчас рынок математиков и физиков в Европе уже насыщен. Сейчас там гораздо труднее устроиться, даже тем, кто там уже живет, у них трудности продвижения по службе. С другой стороны, какая-то перспектива появилась здесь. И наши надежды связаны с тем, что власти наконец поймут, что мы нужны.

– Сейчас многие говорят, что российская школа традиционно давала фундаментальное образование. А оно зачастую не нужно, это некий такой избыток, на который мы тратим средства и усилия, учеников гоняем. А они потом никогда в жизни этим не пользуются.

– Я прочел нечто подобное в одной газете. Я даже процитирую. «Постиндустриальное общество выдвигает новые требования к людям, а значит, и к их навыкам – они должны стать гибкими и креативными. Многим важнее не фундаментальные знания, а ремесло».

Во-первых, что значит фундаментальное и что значит нефундаментальное? Дайте определение. Во-вторых, на мой взгляд, избытка знаний не бывает. Именно потому, что никто не знает, что потребуется человеку в его жизни. Не сегодня, так завтра. Причем не только в науке, но и на производстве нужен человек, который сможет легко переключиться с одной технологии на другую. А для этого надо развивать ум и кругозор, которые даются только знаниями. Именно знания учат мыслить на каком-то примере, а потом, если потребуется, ты на другой пример уже сам перейдешь. Известно, что мозги развиваются, если много учиться. Неважно чему, английской истории, если хотите.

Только много знающий человек свободен, а нам предлагается людей просто в рабов превращать. Но в этой статье еще и сплошные противоречия. Вначале автор пишет: «Чиновники Минобрнауки признают, что Россия по-прежнему остается образовательной провинцией, которую невозможно сравнивать с лидерами: с США, Великобританией и т. д.». А потом буквально в том же абзаце: «Российских студентов любят на Западе, объясняют в Минобрнауки, потому что они быстрые, сообразительные, эрудированные».

Тогда я спрашиваю: а почему они быстрые, сообразительные, эрудированные? Да потому, что они получили фундаментальное образование. Поэтому исключительно важно, чтобы фундаментальное образование оставалось в полной мере. А нужны техники – готовьте техников. Пусть будет техникум. Зачем три тысячи университетов? Это тоже неправильно. У нас были технические школы – институты. Зачем все технические институты превратили в университеты?

В Европе технических институтов действительно почти нет. И университетов, как у нас, очень много, потому что это социальная политика. В той же Франции из-за безработицы среди молодежи их всех загоняют в университеты. Все мои ученики, а у меня сейчас примерно пятнадцать полных профессоров за границей, плачут от своих студентов: бестолочь, ничего не делают. Их держат, потому что надо пять лет их чем-нибудь занять.

Но в России всегда был интерес к науке. Сейчас прием на математические факультеты снова с большим конкурсом. Наш выпускник идет в фирму и получает три тысячи долларов. А в академическом институте он не будет этого получать. И конечно, так долго не продолжится.

Я всюду кричу: ну что ж такое, ребята? Возьмите пример Германии, только двенадцать лет перерыва, с 1933 года по 1945−й, – и они до сих пор не восстановились. Традиции были разрушены. Многие мои коллеги убеждены, что общая проблема Европы – в разрушении веками сложившейся традиции так называемого гумбольдтовского, или исследовательского, образования. Я только что был в Геттингенском университете. В 1920 году на физическом факультете там было двадцать лауреатов Нобелевской премии. Сейчас этот университет выгнан за город. Там надо было кому-то дать возможность построить хорошее здание. Университет должен был туда переехать – и переехал. Там хорошее помещение, но историческое место разрушено. Когда ректору говорят: как же так? все-таки это традиции, это история. А он: я историей не занимаюсь, я думаю о будущем. Ректор – менеджер, он не имеет фундаментальной основы, он традиций не знает и не воспринимает. Я уже сказал, что есть физическая и математическая интуиция. А у него третья интуиция. У него интуиция менеджерская.

Парадокс советской власти состоял в том, что в средней школе оставили систему образования, которая при царской России была создана по немецкому и французскому примеру. Когда я учился, меня учили в этих традициях. А сейчас это пропадает, и это ужасно. Нельзя терять традиции, не будем говорить немецко-французские, будем говорить теперь уже российские традиции.

Другой пример победы этой третьей интуиции – когда нам предлагают дать управляющую кампанию в Академию наук.

– Введение управляющей компании обосновывают тем, что ученые витают в облаках, что они не умеют управлять.

– На мой взгляд, ученые могут управлять, и вполне достойно. Я двадцать лет был директором института, и за это время он превратился в один из главных центров математики в России, а может, и в мире. У нас было в институте сто человек, из них семьдесят докторов наук. Я уже не говорю о таких гигантских институтах, как Институт космических исследований. Им тоже ведь ученые управляли, и неплохо.

– А с реформой РАН как быть?

– У меня четкое ощущение, что это еще один способ передела собственности. Единодушное голосование, которое было на общем собрании РАН, показало сплоченность академии и трудности, которые ждут реформаторов. Хрущев тоже хотел реформировать Академию наук, но отказался, сказав: это как свинью стричь, шерсти мало, а визгу много. Я надеюсь, что примерно на этом и сейчас кончится. Но пока мы видим, как реакцию на наше голосование, безумный саботаж во всех правительственных кругах.

Академия посылает какую-нибудь бумагу – она там лежит без движения. У нас на президиуме обсуждалась совершенно кошмарная ситуация с налогами на землю для академических институтов, которые должно возмещать федеральное правительство. А оно не возмещает. В Министерстве финансов завернули все бумаги, потому что их надо заверить в своей налоговой инспекции, где-то печати поставить. Исправили, вновь подали, а там говорят: а вот ваш институт называется «имени NN», а написано «им. NN». Опять все заворачивают. Это факт. Присылайте снова пакет на сто институтов. И денег всё ещё нет. Нам как бы демонстрируют: раз вы проголосовали против нас, то вот мы вам…

Нашему институту уже насчитали пени, скоро в суд подавать будут. Когда вводилась эта странная система, что налоги берут, а деньги потом возвращают, Кудрин обещал: система замечательная, деньги будем возвращать. Правда, зачем вначале деньги брать, а потом возвращать, непонятно.

– А знаменитый Перельман у вас сейчас работает?

– Математики вообще трудные люди. Вот вы на меня смотрите и думаете: нормальный человек. Возможно, вы правы, но я заканчивал физический факультет. У меня отец был профессором на математическом факультете. Поэтому я туда не пошел. И Перельман трудный человек. В прессе говорят, что мы его затравили, мы его выгнали. Но это отвратительная клевета. Он отказался защищать докторскую диссертацию. Но он был у нас единственный кандидат наук – ведущий сотрудник. В течение семи лет он не давал ни одного результата. Мы это терпели, потому что знали, что это замечательный ученый.

В какой-то момент он решил уйти, сказал, что больше математикой заниматься не будет. И ушел из института. Это такая нервная усталость. Когда ему присудили медаль Филдса – высшую награду Международного математического союза, – я устроил ему свидание с президентом ММС, чтобы тот его уговорил получить медаль. Хотя это было совершенно противозаконно, потому что лауреат не должен знать заранее о медали. Перельман категорически отказался.

– Вы как-то сказали, что Фарадей и Максвелл окупили всю фундаментальную науку навсегда.

– Про Максвелла и Фарадея я сказал, когда меня один раз пригласили странным образом в Давос на экономический форум в 1996 году. Я выступал перед олигархами и сказал: «Ребята, наука же ничего не стоит, потому что ее окупили Фарадей и Максвелл. Вы пользуетесь достижениями науки бесплатно». Конечно, это образная фраза, но на самом деле за этим стоят два обстоятельства.

С одной стороны, общество, конечно, должно поддерживать фундаментальную науку. Потому что вы всё равно не знаете, что будет потом полезным. Сколько времени электричество существует? Все думают, что оно всегда было. А ведь с тех пор, как Фарадей крутил рамочку в магнитном поле, до того как Сименс динамо-машину стал делать, прошло всего несколько десятилетий.

С другой стороны, люди, занимающиеся фундаментальной наукой, должны быть очень честными по отношению к обществу. То есть не допускать растраты денег, которые выделяются на фундаментальную науку. Мы ведь знаем огромное количество шарлатанов, которые прикрываются фундаментальной наукой. Нужно, чтобы был контроль. А дальше возникает вопрос: а кто может контролировать? Ответ, к сожалению, таков: только мы, ученые, сами. Никто другой не может. Иначе будет гораздо больше коррупции. А нам, ученым, надо отшивать нечестных людей из нашего сообщества».

Интернет-обсуждение тоже небезынтересно:

Александр Ревков:
Можно ли сказать так: какова бы ни была математическая теория, ей всегда найдется физическое явление?

Михаил Бухаров:
Человек пытается защитить дело своей жизни. К сожалению, многим сейчас приходится тратить время и силы не на любимое дело, а на то, чтобы отбиться от чиновников, от конкурентов на какой-то денежный кусок (например, финансирование) или просто от завистников (но здесь также – если завидуют, то чему-то конкретному: финансам, наградам, влиянию). Но разве раньше когда-то было по-другому. Идеальной ситуации в занятости только научными проблемами не будет – утопия. Да и нужна ли она. Сражения околонаучные необходимы, как конкуренция в бизнесе. Правда, сражение с чиновниками из налогового аппарата или из других ведомств околонаучными не назовешь! Здесь можно познать лишь науку рейдерства. А за материал и беседу с умным человеком спасибо.

Тит Никиевич Бородкин:
Статья очень порадовала. Не так часто в наши дни можно встретить академика, который занимается делом, а не пилит бабки на нанотехнологии или занимается разжиганием межрелигиозной розни.

Борис Степанов:
Кто мешал раньше бороться с чудовищной коррупцией в РАНе? ЦК КПСС давно в бозе почило, никому до науки дела нет уже почти 20 лет. Кто мешает, Совмин РФ или АП РФ? В любом институте РАН не первый год очень низок уровень зарплат и доходов у всех исследователей, но … только не у директоров – членов Академии.

Иван Клушин:
Возня в РАН – это всего лишь российское проявление “менеджерской интуиции”. А относительно немецкого синдрома Фаддеев прав, ведь уже сейчас работодатели хотят видеть западный МВА. Спор же между физиками и математиками сродни спору о первичности “дела и слова”. Радует, что примирение они найдут в механике.

Иван Рублев:
Очень изящно сформулировано – самый цитируетый, причем с большим отрывом, член Президиума АН СССР. Иначе говоря – члены Президиума – бюрократы, среди которых затесался один-единственный ученый. А вот если сравнить его цитатник, например, с хорошо известным российским физиком Михаилом Викторовичем Фейгельманом, заместителем директора Института теоретической физики имени Льва Давидовича Ландау, которого наши “ученые” и в членкоры-то не хотят выбирать, то картина предстает совсем другая: Людвиг “ван” Фаддеев цитируется 4705 раз, наиболее цитируемая работа – 888 ссылок (а не “тысячи”, как сказано в статье); Михаил Фейгельман цитируется 6575 раз, наиболее цитируемая работа – 2767 ссылок. Да, кстати, и Виталия Лазаревича Гинзбурга не грех вспомнить, который, слава Богу, жив и здоров, и имeет за десять тысяч ссылок, из них полторы тысячи – на ту самую статью с Ландау.

Вадим Юрьевич Феофанов:
Шарлатаны не появляются ниоткуда. Шарлатаны – суть креатура людей, которые занимают начальственные посты, но уже вне науки. Под контроль нужно ставить систему власти в обществе и конкретных носителей высшей власти – президента, членов Госдумы, СовФеда, министров, губернатров, мэров и т.д. Тогда и с шарлатанами разбираться будет достаточно просто. Ведь кто у нас первые шарлатаны сейчас? Это Чубайс, Гайдар, Кудрин, Зурабов, Греф, Фурсенко и Кирилл Смоленский. Вот этих нужно поставить под общественный контроль, и с многими другими станет проще.

Эдуард Пройдаков:
Гениальный физик Ричард Фейнман в одной из своих знаменитых лекций сказал, что в науке есть два пути – греческий (математический) и вавилонский (экспериментальный). Первый происходит от Пифагора, Платона и иже с ними, а второй – от халдеев. На самом деле, согласно А.И. Ракитову, есть ещё и третий путь – через озарения интуиции. Поскольку как это происходит, не очень понятно, то этот путь можно условно назвать мистическим (надеюсь, это не вызовет неправильных ассоциаций). В научном поиске равноправно работают все три метода, и чаще всего они смешаны в той или иной пропорции. Глубокоуважаемый академик проповедует абсолютное преимущество греческого пути, что мне представляется неверным и перекашивающим систему научного познания мира. Кроме того, с ним нельзя согласиться и в ряде утверждений типа “физика похоронила химию”. Это иллюзии. Есть множество вопросов, на которые физика, насколько я понимаю, не дала химии никаких ответов. Например, почему отдельный атом вещества не проявляет своих химических свойств, а появляются они только в группе, которую условно приняли равной 14 атомам? Таких вопросов десятки. Вообще, глядя на математиков, можно сказать, что они пока строят чаще всего виртуальные острова в море познания и считают, что именно так и устроен мир.